Отчаяние входило в него медленно, по капли, подчиняя себе его сознание. Руки тряслись,  как после бурной ночи в кампании алкоголя. Совсем непозволительная роскошь для хирурга его уровня, и такой невпечатляющий штамп.  В висках стучала боль. Адская боль, разрывавшая его на части, потрошащая его внутренности. Виски уже не помогали. Невозможно утопить в алкоголе муки совести. Невозможно забыть мучительное выражение лица Герхардта и пистолет у виска. Что же он наделал?
Стремление быть Богом. К чему привело его? К тому, что желудок скручивало до тошноты, до невозможности дышать. Судьба наказывала его за надменность и превосходство. Судьба заставляла платить. Каждый вдох он должен заслужить. Каждый вдох это жизни, как плата за то, что он совершил.
В ушах все еще звучит последний стон Альфонса, последний крик срывающей с губ души. Слабое и такое уничтожительное «Виктор», срывающееся с губ Герхардта. Ему нет прощения. Барон сам не простил себя.
Срываясь с места, он выскочил из ординаторской, на ходу стягивая больничный халат. В кармане остался мобильный и пейджер. В руках еще прохладный браслет наручных часов. Виктор перебирает его тонкими пальцами, как четки, про себя повторяя мантру – проклятие этого мира. Он больше не может терпеть, не может дышать. И необходимо сделать хоть что-то, чтобы остановить эту пульсирующую боль, иначе он сойдет с ума. Джонатан уже сошел с ума.
Он бежит. Бежит быстро. Встречный ветер беспощадно хлещет по его лицу. Когда Виктор останавливается, он с удивлением отмечает безветренную погоду. Но этот путь до парапета моста ему пришлось преодолеть, противостоя себе и своим чувствам. Часы в его руках нагрелись его теплом. Виктор смотрит на циферблат – часы показывают то самое время, когда вся его жизнь перевернулась. Эти часы, как напоминание о матери, чей светлый образ доктор до сих пор хранит в своей памяти. Как напоминание о брате, чей образ навсегда останется с ним, как назидание, как наказание. Как напоминание об отце, чей образ он бы мечтал забыть, но не хватит сил. Ему не хватит сил выкинуть из головы образ человека, отравившего все его существование.
Барон Франкенштейн большим пальцем проводит по гладкой поверхности циферблата. Часы хранят память, которая необходима ему, но в то же время она мешает ему начать новую жизнь. Другой вопрос в том, хочет ли он продолжать эту жизнь? Он монстр. Настоящий монстр. Поэтому его нет в книге сказок Генри, поэтому про него написан совсем другой роман. Совсем другие строки выражают его сущность, представляя из него не меньшее чудовище, чем то, что он создал своими руками. Он не вдохнул жизнь в своего брата, он обрек его на вечные страдания. И безумная мысль посещает голову барона – лучше бы замок спалили вместе с Герхардтом, томящимся в подземелье. Кто знает, может быть, так и произошло в том мире, откуда его так бессовестно вырвало проклятие, насланной Злой Королевой.
Виктор смотрит на свое отражение в темной глади воды. Оно рябит, искажая реальность, или напротив отражая его истинную сущность. Ему больше нет места в этом мире, в этой жизни. И это его осознанное решение. Его способ вырваться из-под действия чар, которые хоть и пали, но не принесли ничего хорошего. Совесть взывает к разуму, но он плотно закрыт от других чувств, Виктор не желает ни на что отвлекаться.
Всего один шаг вперед отделяет его от вечности. Всего один шаг в неизвестность, в томящую пустоту. Совсем легкий шаг, который так трудно сделать.
И в тот момент, когда этот шаг должен был свершиться, доктор чувствует крепкую хватку на своей шее, но это уже не страх...Это намного больше.